– Надо будет, – напомнил сам себе Филипп-Август, – потом разобраться с Тулузой и их вассальной присягой…

Король оторвал от копченой курицы ножку и принялся медленно, вдумчиво жевать. В последнее время его беспокоили известия с юга. Шпионы доносили, будто еретическое альбигойское течение распространилось по всему Тулузскому графству, проникло в Прованс и завладело умами не только простецов, но и многих дворян. Церковь очень беспокоится, ибо стали известны случаи изгнания священников, святотатства и разрушения храмов. Филипп считал, что у страха глаза велики и бывает даже полезно наказать некоторых святош, захвативших себе слишком много власти и использующих ее ради своего обогащения. Но ересь, ересь… Если события на юге вызовут недовольство Рима, придется вмешаться. Владетель Тулузы почти независим – много лет назад граф Раймунд принес присягу Генриху II, но с тех пор умерли и Раймунд, и Генрих, а сейчас непонятно, кому вообще подчиняются обитатели Лангедока…

– Ваше величество?

В обширную каюту, располагавшуюся на корме нефа, заглянул первый королевский камердинер, Жан де Сиго – пройдошливый малый, но великолепно справлявшийся со своими обязанностями.

– М-м-м? – промычал Филипп, вопросительно посмотрев на мессира де Сиго. – Фто тафое?

– Мне крайне досадно отрывать вас от трапезы, государь, – вкрадчиво сказал камердинер, – но к вам настойчиво желает пройти мессир де Фуа из Лангедока.

Король наконец-то прожевал и ворчливо пробормотал:

– Очень вовремя. Проси. Кстати, он не сказал, по какому делу?

– Вроде бы по денежному, ваше величество…

– Тогда тем более проси.

Сесть за стол мессира Ангеррана не пригласили. Высокий старик замер на пороге и безмятежно воззрился на Филиппа-Августа. Король продолжал расправляться с цыпленком.

– Говорите, – француз махнул правой рукой, в которой была зажата темная косточка. – Ангерран, от вас вечно одни неприятности! Почему вы всегда приходите так неожиданно? Вас послала Элеонора?

– На каждый из этих вопросов, сир, я смог бы дать самый развернутый ответ, – господин де Фуа любезнейше улыбнулся. – Но сейчас на это просто нет времени.

– Тогда зачем пришли? – взглянул на гостя Филипп.

– Пожелать вам, ваше величество, доброго дня и хорошего аппетита, – изнемогая от галантности произнес Ангерран, но даже круглый дурак не заметил бы в ней легкой высокомерной издевки. Король Франции начал хмуриться. – Ричард ввязался в очередную авантюру.

– На сумму? – как ни в чем не бывало уточнил Филипп.

– Восемьдесят тысяч безантов, – фыркнул Ангерран. – Сюда же прилагаются хорошие отношения Ричарда с королем Танкредом и Элеонорой Аквитанской. Не сомневаюсь, что не сегодня-завтра Плантагенет потеряет расположение как своей добрейшей матушки, так и сицилийцев. А если Львиное Сердце добьется своего, вы, сир…

– …Я пополню казну, – кивнул Филипп-Август. – Наследство Иоанны, если не ошибаюсь?

– Проницательность вашего величества, – приторно залебезил Ангерран со своим всегдашним сарказмом, – достойна вашего великого предка Шарлеманя [28] .

– Когда? – Филипп выплюнул на блюдо горошинку черного перца, коим умащалось жаркое.

– Вечером или завтра с утра. Позволю себе дать совет вашему величеству. Вмешиваться в спор не следует. Когда дерутся два волка, лев должен только наблюдать и ждать, пока соперники не вцепятся друг другу в глотки. А потом подойти и забрать добычу.

– Что бы я делал без таких, как вы, умников? – Филипп состроил на своей розовой округлой физиономии недовольное выражение. – Ангерран, вам никто никогда не говорил о том, что вы редкостный мерзавец?

– Я счастлив, что великий король столь высоко ценит мои скромные таланты, – не остался в долгу де Фуа. – А насчет «мерзавца», сир… Весь мир таков, что стесняться нечего.

– Подите вон, – тряхнул щеками Филипп. – Или у вас есть еще, что сказать?

Ангерран, выставив вперед правую ногу и прижав руку к сердцу, поклонился и безмолвно исчез за легкой деревянной дверью каюты. Свое дело он сделал. Король Франции, выждав некоторое время, громко сказал:

– Мессир де Сиго! Немедленно позовите графа Карла Валуа и коннетабля! Затевается кое-что интересное…

Камердинер выглянул из-за двери, выслушал указания господина и быстро побежал на палубу.

Ангерран де Фуа, спустившись по деревянным сходням с разукрашенного знаменами корабля на каменный пирс мессинской гавани, окликнул рассматривавших суда молодых мессиров и, когда те подошли, картинно воздел глаза к небесам:

– Ах, шевалье де Фармер, как мне ни неприятно такое говорить, но его королевское величество Филипп Капетинг – просто жирная свинья.

– Он в нас вчера из лука стрелял, – мстительно наябедничал сэр Мишель. – Когда мы с Беренгарией в лодке катались. Едва не попал в мессира Сержа, моего оруженосца.

– Сержа… – произнес Ангерран. – Давно ли этот дворянин у вас оруженосцем?

– С прошлого месяца, – правдиво ответил рыцарь. – Мне бы хватило и одного, но за Сержа отец Колумбан попросил. Я вам о нем рассказывал – это отшельник из Ирландии. Живет в папенькином баронстве, в лесу.

– Понятно, – протянул господин де Фуа. – Впрочем, мессиры, я закончил все дела и теперь мы можем отправляться дальше. Например, в монастырь святой Цецилии.

Гунтер, Мишель и язвительный Ангерран гуляли по городу не меньше двух часов – хронометр германца, на который тот украдкой поглядывал, показывал без четверти семь вечера. В Мессине было спокойно – на улицах порядок, городская жизнь продолжается, в церквях служат мессы. Только появились лишние патрули стражи, внимательно надзиравшие за иностранцами. Если сицилийцы почти не обращали внимания на французов, то за подданными Ричарда следили в оба глаза. Гунтер и Мишель сейчас носили цвета Аквитании, а значит, подозрений не вызывали – герцогство хоть и подчиняется английскому королю, но все знают, что в действительности им управляет королева Элеонора.

– Попомните мои слова, – пророчески вещал Ангерран, когда троица подходила к гавани, – не пройдет и дня, как Львиное Сердце отомстит Танкреду за поражение на турнире. Не знаю, как именно, но, думаю, громко и бестолково. Вы меня подождете, мессиры? Сейчас я поднимусь на корабль Филиппа-Августа и передам французу… Одно известие.

– Подождем, – благосклонно согласился Мишель. Ангерран отчасти шокировал норманна. Для голубоглазого старика словно бы не существовало ничего святого – он поругивал королей, симпатизировал сарацинам, а что поражало больше всего – всегда и постоянно называл вещи своими именами, не обращая внимания на условности этикета. И все-таки общаться с мессиром Ангерраном было интересно. Он бывал во всех известных странах, встречался с самыми разными людьми, вспоминал об умершем от проказы несчастном короле Иерусалима Балдуине IV, о старых и новых монархах, о давно отгремевших сражениях – выяснилось, что Ангерран действительно участвовал во Втором Крестовом походе, кончившемся полнейшей неудачей.

Мессир де Фуа был вхож к Ричарду, Элеоноре и Филиппу, как выразился Гунтер, «с черного хода», а значит, на самом деле являлся важной персоной. Но почему же указанная важная персона не имеет никакого громкого титула и ничего не рассказывает о своем происхождении и семье? Любой дворянин давно поведал бы о многочисленных благородных родственниках, своих владениях, сыновьях-дочерях… Мишель уяснил только одно: их новый знакомый имеет лен в королевстве Иерусалимском. К тому же норманна немного смущало произношение Ангеррана – судя по фамилии, он был выходцем из Лангедока, а речь звучала с едва заметным бургундским акцентом. Известно, что герцогство Бургундия тяготеет не к Франции, а к Священной Римской империи, и тамошнее наречие более германизировано.

Сейчас Ангерран, отвечая на бесконечные вопросы сэра Мишеля, проявлял отличное знание традиций Востока и красочно повествовал о сарацинских нравах. Рыцаря заинтересовал языческий обычай многоженства, и мессир де Фуа объяснил, что пророк Муххамед запретил своим последователям иметь больше четырех жен, но сарацины выкручиваются – четыре жены перед Аллахом, и сколько угодно наложниц. У багдадского халифа вроде бы по одной на каждый день года.